О тех выродках КГБ, КПСС, ВЛКСМ, которые породили нынешний режим в России и по-прежнему благоденствуют в нем...
Комментарии
к КНИГЕ ВИКТОРА СЕЛЕЗНЁВА "КТО ВЫБИРАЕТ СВОБОДУ. САРАТОВ: ХРОНИКА ИНАКОМЫСЛИЯ. 1920-1980-Е ГОДЫ" (Под редакцией кандидата исторических наук В. М. Захарова. САРАТОВ, 2012 г.)
Глава 35 "Можешь выйти на площадь..."
"В 1979 году в нашем городе была предпринята попытка создать подпольную революционную группу в самом идеологически строгом вузе Саратова – юридическом институте.
... О "Группе революционного коммунизма", основателем которой был студент-юрист Олег Сенин, в саратовской печати никогда даже не упоминалось до разгара перестроечной гласности. Но на лекциях по уголовному праву, когда доходили до 70 статьи (эквивалент сталинской 58-й), иллюстрировали её местным примером: достаточно подробно рассказывая о студентах, осуждённых по этой статье (понятно, с официальными комментариями).
Андрей Деревянкин, ещё до поступления в юридический институт слышавший о "Группе революционного коммунизма", собирался продолжить дело арестованных студентов. У него в семье ни на грош не верили официальному трезвону, говорили о тяжёлом положении в стране, рассказывали политические анекдоты.
Ненависть к советскому режиму и свободолюбие воспитала во мне мама, очень религиозная православная христианка, пережившая все ужасы сталинских репрессий и колхозного строя. Прежде, чем получить высшее образование и стать учительницей она прошла колхозный крепостной строй с его барщиной и голодом. Впервые она попробовала хлеб лет в 14, до этого - только картошка, и с весны - подножный корм.
"Один день Ивана Денисовича" в "Новом мире" я прочитал буквально в четыре года - вскоре после того, как я научился читать. Кстати, он мне сразу не понравился. Ужасный корявый язык. "Годы и войны" Горбатова с точки зрения литературы и описания ужасов ГУЛАГа произвели на меня в детстве гораздо большее впечатление.
Папа никогда не был антисоветчиком, а напротив - был очень искренним членом КПСС.
Вступить на путь борьбы с советским режимом и, вообще - за свободу, можно сказать - на путь профессионального, пожизненного, революционера было моим осознанным, взвешенным, продуманным выбором.
Конечно, тогда в 17 лет всё рисовалось в ином, довольно идиллическом, виде.
Ведя со мной вольнолюбивые, диссидентские разговоры, моя мама, конечно, очень боялась за меня.
Когда я в свои 17 лет сказал ей о своем жизненном выборе, о решении встать на путь борьбы с олигархической советской диктатурой, у нас состоялся долгий разговор, в котором она уговаривала меня ещё раз хорошо всё взвесить.
И всё-таки, можно сказать, благословила меня на этот крестный путь, раз я не хочу жить "как все".
Учился Андрей очень серьёзно, штудировал не только учебники, но и все первоисточники. И всё больше убеждался, как далека советская теория, не говоря уж о советской действительности, от подлинного марксизма-ленинизма. Он верил в Маркса, Энгельса, Ленина (любимое чтение – "Государство и революция", где вождь вещал об отмирании государства при коммунизме), Бакунина, Кропоткина. Сегодня Деревянкин называет свои тогдашние взгляды крайне левыми, даже с анархистским уклоном.
В институте Андрей открыто конфликтовал с комсомольским комитетом, где его не единожды прорабатывали за ревизионистские разговорчики. Он доказывал младым аппаратчикам, что пришёл в институт учиться, а не выполнять их так называемые общественные поручения.
Одной из главных комсомольско-гебистских шкур, наиболее агрессивных, таскавших меня на проработки, была тогдашний член комитета комсомола Сергун Елена Леандровна, впоследствии - активная демократка-"перестройщица", а сейчас - одна из белоленточных в Саратове.
Тогда она была такая... смазливенькая, в кудряшках с официозно-райкомовской физией.
Елена Сергун и Бабицкий, секретарь комитета комсомола СЮИ - вот кто больше всего запомнился из самых злых и остервенелых комитетчиков-комсомолистов.
На третьем курсе идейный бунтарь пытается организовать революционную группу левомарксистской ориентации. Вместе с несколькими товарищами обсуждает программу будущей группы. Власть в СССР узурпировала бюрократия, установлен режим партийной номенклатуры; государство не только не отмирает, как обещал Ленин, а напротив, возрастает его роль и увеличиваются его карательные функции. Необходимо вернуться к настоящему марксизму-ленинизму, построить вместо бюрократического царства подлинный социализм.
Среди тех, кто участвовал в этих крамольных политических дискуссиях, был Сергей К-ко, студент-отличник и отличный провокатор. Он-то, как считает Андрей, и донёс в КГБ.
Не просто считаю, а уже во время "профилактики" в Ивановском КГБ зимой 1982 года я точно узнал, что доносчиком был именно Сергей Коваленко. Он учился в СЮИ курсом младше. Возможно, сейчас он лысый, а тогда был такой умненький хитренький блондин с волнистыми волосами, в очках.
Из преподавателей особенно усердствовал бесноватый преподаватель "Научного коммунизма" "профессор" Чинчиков.
На четвёртом курсе Деревянкина без всяких объяснений не допускают к зимней сессии. За два месяца до диплома его, который сдавал почти все экзамены на "пятёрки", отчисляют из института якобы за невыполнение учебного плана.
Андрей не стал тужить о неполученном дипломе, уехал добровольно в Сибирь на лесоповал, подальше от саратовских кагэбешников. Потом перебрался в Иваново, где создал подпольный кружок под названием "Русская секция IV Интернационала" (международная коммунистическая организация Льва Троцкого, задуманная им для борьбы с III Интернационалом – сталинским Коминтерном, филиалом ГПУ-НКВД). Попытался даже связаться с парижским секретариатом IV Интернационала.
Но и этого Деревянкину уже мало, он хочет впрямую призвать народ к борьбе с узурпаторским режимом. В 1981 году он распространяет листовки, разоблачающие диктатуру партийной номенклатуры, в Иванове, Москве, Туле, Твери (тогда – Калинин).
Когда польские рабочие восстали против Польской объединенной рабочей партии (демагогический псевдоним тамошних коммунистов) и началась знаменитая "Солидарность" во главе с Лехом Валенсой, Андрей сочиняет листовку "Братья и сёстры!" Он призывает, по польскому примеру, создавать в стране свободные профсоюзы. Деревянкин и его единомышленники в Иванове ночью бросают листовки, 200 экземпляров, в почтовые ящики, расклеивают на стенах домов. Одну листовку нахально прилепили на вывеску прокуратуры: пусть просвещаются!
В апреле 1981 года Деревянкина забирают в армию. И направляют – это при его-то политической репутации! – в элитную, парадную часть: 806 ракетный дивизион. В армии Андрей продолжал свою оппозиционную деятельность, о чём узнали компетентные органы.
Зимой 1982 года командир Самусенко попросил Андрея вместе с ним поехать в Иваново за краской. Но в областном центре машина подъехала не к складу, а областному управлению КГБ. Там Деревянкина уже поджидали двое в штатском и пухлый мордоворот в форме полковника авиации.
Пять часов продолжалась превентивно-воспитательная беседа. Как водится, предупреждали, запугивали: если не прекратите антисоветские разговоры, посадим. Однако скоро выяснилось, что только о вольнодумных речах и проведали бойцы невидимого фронта. Деревянкин понял: не так уж всеведуща эта небывалая по численности контора, как она сама себя рекламирует.
Андрея из элитной части перевели в Калинин, в противотанковую бригаду. Атмосфера была там куда более свободной. Солдаты охотно поддержали диссидента и не раз говорили: оружия в части тьма, можно и восстание поднять. И о столь опасных разговорах никто не донёс!
В это время Деревянкин уже отказался от своих крайне левых взглядов, пришёл к демократическим убеждениям. После армии Андрею удалось всё-таки закончить в 1984 году Саратовский юридический институт. Получив диплом, едет работать в Тулу. У него теперь конкретная цель – создать независимый профсоюз по примеру польской "Солидарности".
Деревянкин стал вести пропаганду среди рабочих. Напечатал на машинке 500 экземпляров листовок, подписанных "Оргкомитетом профсоюза "Солидарность"" (неточно, правильно – "Справедливость". – Прим. ред). Листовки призывали всех думающих и честных поддержать тех, кто выступает против кремлёвской тирании, показать властям, что мы живы и действуем. Вместе со своими храбрыми помощниками Андрей в сентябре-октябре 1984 года распространяет по ночам листовки в Москве и Туле.
В Москве машинописными листовками обклеили почти всё Садовое кольцо и самый центр - ближе к бульварам. Работали всю ночь. Одну из листовок приклеили прямо на вывеску какой-то прокуратуры.
Был в Москве и довольно неприятный момент - расклеив очередную порцию листовок, мы наткнулись на милиционера. Он подозрительно посмотрел на нас и проверил документы. Вероятно, это нас и раскрыло. Потом, когда меня арестовали, начальник Тульского КГБ забегал в кабинет, где меня допрашивали, и орал: "Мы знали, что это вы!".
Помощниками были двое рабочих одного из тульских заводов, с которыми я был знаком месяца два. Не знаю даже их фамилий. Звали их Михаил и Александр.
Середина октября 1984 года, 5 часов утра. Деревянкин идёт на вокзал по Красноармейскому проспекту. Вдруг сзади гулкие шаги и суматошные вскрики: "Стой! Стой!" Андрей оглядывается: катит чёрная "Волга", из неё выскакивают несколько типовых граждан в штатском во главе с прапорщиком КГБ. Он удивился: даже арестовать они не могут без дешевых театральных эффектов!
Деревянкина хватают и везут в тульское управление госбезопасности. Там чуть ли не все кагебешники сбежались поглазеть на арестованного: не впервые ли они увидели всамделишного, а не выдуманного антисоветчика? Генерал яростно орал: "Мы всё про вас знаем! Это вы распространяли вражеские листовки!"
Полгода Андрей просидел в тульской тюрьме, в 86 камере с директорами-ворюгами. Они, очевидно, выполняли роль "наседок", то есть провокаторов и осведомителей.
Формально мой арест в октябре 1984 г. был сделан на основании доноса "идейно-крепкого" советского гражданина, жителя Тулы, Белогурова Н.М. Дескать, Белогуров Николай Михайлович шел по своим делам в половине пятого утра по пустынному Красноармейскому проспекту города Тулы и вдруг заметил вдалеке в потёмках антисоветчика, "врага народа"...
На самом деле меня догнали две явные гебистские морды в штатском, и тут же, буквально через минуту, подкатила черная "Волга", явно где-то уже меня поджидавшая. Из неё высыпали люди в форме КГБ СССР с пистолетами наизготовку(!). Сейчас такой чести, наверное, удостаиваются только моджахеды Доку Умарова.
В Тульском управлении КГБ руководил следствием по моему делу подполковник Тюваков. Капитан Самойлов и ст. лейтенант Еремин вели моё дело, возили под конвоем в тюрьму на зловещей "черной волге".
В камере тульской тюрьмы (кажется, номер 86) кроме меня было ещё пятеро - заведующий тульским горпромторгом (за воровство), директор крупного завода (за воровство), заведующий отделением областной психбольницы (за взятку) и две птицы помельче - тоже за какое-то жульничество. Жили они в тюрьме неплохо. Даже тогда в 84-м. На Новый год у них была красная икра, финские конфеты, всякие изысканные сырокопченые колбасы и т.п.
Обитатели других, многонаселенных, камер, обычные уголовники, называли их "фанычами". Видно было, что "фанычам" это нравится. "Фанычи" считали себя не жуликами и хапугами, а чем-то вроде борцов за экономическую свободу, невинно пострадавшими. Наверняка таковыми их сейчас и посчитают Немцов, Касьянов, Прохоров или Навальный.
"Фанычи" строили планы, как снова разбогатеть после освобождения. Но тогда их фантазии были довольно ограниченными и дальше выращивания нутрий или заготовки ягоды в Сибири не шли. Тогда они ещё не знали, что у них появится возможность одним махом проглотить "Норильскникель" или сибирские нефтепромыслы.
Не знали, что с приходом ельциных и гайдаров наступит ИХ время.
Мою антисоветскую деятельность они снисходительно осуждали. Но больше не так, как в комитете комсомола СЮИ, а осуждали как наивный идеализм, опрометчивость и т.п.
Очевидно, что сейчас "фанычи" тоже процветают. Как и гебисты, и райкомовские...
Счастливое время у них... У гебистов Полтавченко, Путина, Иванова, Якунина, Лебедева, Гудкова. Райкомовских Матвиенко, Собянина.
Одно плохо - ведь всё проходит...
После суда, определившего меня в спецпсихбольницу, меня бросили из "рая" с "фанычами" в "преисподнюю" - кажется, в самый мрачный подвал старой тульской тюрьмы. Казалось, что таких подземных казематов уже не должно существовать, тем более в XX веке.
Мрак, холод, с потолка капает, по стенам струится вода, запах тоже соответствующий. Никаких, конечно, книг, ни радио, ни тем более телевизора.
В этой подземной, можно сказать, даже не камере, а яме, я провел месяца три с совершенно, как сейчас говорят, "отмороженными" бандитами, "косившими" под психов. Сидели они за убийства, и видно было, что они были очень счастливы даже в этой яме, избежав "вышки" (тогда - расстрела).
Причем один из них для развлечения время от времени устраивал "представления", хотя надобности у него, ожидающего отправки в спецпсихбольницу, уже не было в этом никакой. Подходил к двери камеры и завывал что-то дикое, очень психическое.
Да, первый раз, когда я еще не знал, что это здоровые мужики, на меня это произвело непередаваемое впечатление...
Иногда камеру навещал тюремный врач с "колесами", но особенно не навязывал их никому. Тем не менее, бандиты выпрашивали какие-то нужные им "колеса", копили их, а потом "кумарились".
Потом, правда, подсадили на какое-то время действительно психа. Чем-то я ему не понравился и едва не лишился глаза. Дело было ночью, когда все спали. Один из "косящих" рассказывал позднее: "Взял он зубную щетку, явно намереваясь выткнуть тебе глаз, ходит, посматривает на тебя и, видно, колеблется. Долго ходил так и колебался, не решаясь, и вдруг "менты" его выдернули из "хаты" ".
Судили Андрея в марте 1985 года. Конечно, по 70 статье. Но отправили не в лагерь, а в Орловскую спецпсихбольницу. Так в ту пору власти предпочитали расправляться с диссидентами, которые не были известны на Западе.
В психушке, этом "духовном Освенциме", Деревянкин отсидел два года. Дозы препаратов, применяемые целителям от КГБ, в два-три раза превышали максимально допустимые. В Орловской больнице было восемь человек, осуждённых по 70 статье. Среди них – Владимир Титов, когда-то сотрудник КГБ, порвавший с этим карательным ведомством и вступивший в ряды Народно-трудового Союза российских солидаристов. Он там же и принял Андрея в НТС.
Начальник Орловской спецпсихбольницы Котова - изящная, гламурная, в облаке парфюма, изысканно одетая даже в своей вэвэшной униформе, когда изредка она обходила свой маленький Освенцим. Она внушала ужас и жуткую ненависть большинству узников, которые дали ей прозвище "Кошка".
Убить её, палача, было сокровенной мечтой многих, но которой делились между собой только самые доверительные.
Когда в начале 80-х бывший узник с товарищами (впоследствии расстрелянный - об этом я писал в "Гласности" С.И. Григорьянца) расправился, накормив предварительно горстями нейролептиков, с одним из врачей которого называли "Яшкой", многие втихомолку горевали, что народные мстители не застали "Кошку" дома.
Помимо медицинской деятельности работа Татьяны Котовой с узниками-диссидентами и их родственниками включала в себя и типичную "профилактику", то есть запугивания, проводившуюся обычно органами КГБ с диссидентами. Так, в июне 1985 г. в ходе беседы с моим отцом она предупреждала: "Если он за антисоветскую деятельность попадет сюда второй раз, то будет находиться здесь пожизненно".
Врач Валерий Абашин был одним из наиболее одиозных палачей даже среди своих коллег палачей. Он руководил 1-м отделением "интенсивной терапии", доводя узников до совершенно овощеподобного состояния. При этом каждый "овощ" испытывал поистине адские муки, пропитываясь неимоверными дозами нейролептиков из инъекций.
Владимира Титова, бывшего офицера КГБ, ставшего диссидентом, Абашин за какую-то провинность (кажется, за передачу информации на Запад) колол два месяца буквально до прозрачности, до непрекращающихся судорог во всех конечностях.
Заведующей 5-м отделением была Провозина.
Как характерный пример длительного воздействия нейролептиками, мне запомнился некий Павлов, попавший в Орел за переход границы. Про него многие узники рассказывали, что попал он в Орел вполне нормальным человеком. При мне это было уже полуживотное-получеловек, говоривший что-то несвязное, мочившийся под дверь. За что его и били нещадно санитары.
Но самая отвратительная и жуткая мымра, прямо доктор Менгеле - это заведующая отделением Тульской областной психбольницы, где я некоторое время находился после Орла - высокая крашеная блондинка в очках со взглядом удава.
Кажется, она особенно хотела застраховаться от повторения моей антисоветской деятельности и пичкала буквально горстями галоперидола.
Когда я взглянул впоследствии в справочник по фармакологии, то ужаснулся - дозы превышали предельно допустимые в 3-4 раза.
Тоже, наверное, благоденствует, как и Котова...
В застенках Орловской психтюрьмы нам было совершенно неизвестно, что происходит по ту сторону колючей проволоки. Горбачев и его "ускорение", как и покойный Черненко, для нас ничего не значили. Будущее после освобождения рисовалось совершенно неясным.
Владимир Титов, диссидент со стажем, говорил мне полушутя: "Ты будешь один такой на всё Поволжье". То есть и надзор, слежка КГБ тоже будут соответствующими.
Конечно, тогда диссиденты, борцы с советским режимом и, вообще, инакомыслящие были чрезвычайной редкостью. Несколько сотен на 250 миллионов "советского народа" - одинаково говорящего, одинаково думающего. Это не то, что после "перестройки", когда языки развязались даже у самых острожных советских граждан.
Пожить спокойно мне не дали ни дня. Сразу после освобождения началась 35-летняя череда бесконечных провокаций КГБ (впоследствии - ФСБ), крупных и мелких пакостей, в том числе и увольнений с работы "по звонку".
Как я был счастлив, устроившись в июне 1987-го в какой-то кооператив (тогда они только появлялись) при т.н. "молодежном центре", располагавшемся в здании Волжского райкома ВЛКСМ Саратова. Какие были мечты и надежды устроиться в этой жизни...
Помню группу молодых комсомольских энтузиастов, райкомовских активистов, спешивших делать деньги при этом центре - будущих ходорковских, невзлиных, прохоровых... Среди них, деловых, запомнилась тогда Пицунова Ольга Николаевна.
И вдруг всё оборвалось. КГБ пронюхало о моём месте работы. Раздался таинственный "звонок" и молодая комсомольская стерва, наверняка тоже вкушающая плоды рыночной экономики, стала требовать с меня документы, удостоверяющие где я находился последние три года. Комсомольцы-бизнесмены шарахнулись от меня.
Меня уволили... Пицунова, как и прочие счастливые комсомольцы, будущие "перестройщики", несомненно, была в курсе, но никакого впечатления на неё, как и на других, это, конечно, не произвело.
Это было первое в цепи множества увольнений "по звонку", последним из которых было моё увольнение в августе 2010-го из московской юридической фирмы "Голден Траст" при банке "Home Credit". Можно сказать - фактически из этого банка.
Это произошло после обыска, проведенного "органами" под каким-то предлогом, на моем рабочем месте.
1987-91-й годы для меня были временем множества 10-15-суточных арестов, шестью голодовками от 10 до 15 суток.
Тогда больше всего как подручные КГБ - в слежке за мной и арестах - мне запомнились такие церберы, как Воронин, опер из Саратовского УВД (впервые я увидел его в 1978-м во Фрунзенском РОВД, когда проходил там практику), какой-то майор Быстров (из Саратовского УВД, хотя допускаю, что это была фиктивная "рабочая фамилия" какого-то гебиста), и два мордоворота гебиста, конвоировавшие меня и во время последнего ареста в 2000-м.
Причем эти два последних, ещё раз подтверждая отсутствие каких-либо изменений в стране и органах, отпускали в 2000-м в мой адрес такие оскорбления и угрозы, каких я и в 1984-м не слышал.
Освободили Деревянкина только в марте 1987 года, уже на третьем году перестройки. С новым размахом он продолжает свою политическую деятельность. Входит в совет Народно-трудового союза. В одной из саратовских типографий (а в то время, кто помнит, вся множительная техника была под неусыпным надзором КГБ) сумел напечатать программный документ "Путь к будущей России", одобренный Советом НТС в ноябре 1987 года. Андрей вёл эмиссарскую деятельность от НТС по всей территории СССР. Помогал созданию групп НТС во многих городах страны, активно содействовал независимому профсоюзному и стачечному движению шахтёров Воркуты и Кузбасса. Он организовал печатание и распространение массовыми тиражами литературы НТС и других неподцензурных изданий.
Андрей принимает участие и в создании Демократического союза – самой непримиримой антикоммунистической организации. Не раз попадает в тюрьму за проведение несанкционированных митингов и демонстраций.
И в посткоммунистической России Деревянкин в оппозиции, ярый обличитель неправедных действий властей, смычки государственных структур с мафиозными кланами. Создал общественное объединение "Ave Maria".
При Ельцине Андрей оказался узником "Матросской тишины", куда неугомонного правозащитника упекли его заклятые друзья из бывшего КГБ – за пощёчину офицеру ФСБ в ответ на оскорбление. Когда читаешь тюремный дневник Деревянкина, так и кажется, что время пошло вспять; понимаешь истинную цену патетическим декламациям и заклинаниям кремлёвских владык...
Конечно, пощечина - это мягко сказано. Это был удар изо всей силы. Довольно меткий удар в область левого глаза. Хотя дрался я до этого очень редко. Последний раз - в армии в 1981-83 годах.
Но в данном случае это был на редкость удачный, точный и сильный удар.
Этот офицер ФСБ Авсеенко был непосредственно с Лубянки.
Не знаю уж, по каким причинам гебисты заявились в начале сентября 1997-го в банк "Кредитный Союз" на проспекте Мира, где я работал юристом.
Уже в первый визит они требовали от директора банка что-то незаконное. Приглашенный в кабинет к директору я, как юрист, спокойно пояснил незаконность их притязаний. По-видимому, гебне это не понравилось. Они вернулись в банк уже с обысками. Стали всё переворачивать и громить.
Видно, где-то у себя на Лубянке они выяснили мою диссидентскую биографию.
И вот как-то, когда я проходил в банке по коридору, меня явно преднамеренно нагнал Авсеенко с двумя другим гебистами и глумливо-издевательски спросил: "За что вас направляли на лечение (!) в спецпсхбольницу?" и ещё что-то более унизительное.
Потом подобное повторилось ещё раза два.
Было видно, что ничего не изменилось в стране с 1991 года. Власть всё тех же гебистов и бывших КаПээсэсовцев.
Дня два они измывались надо мной. Надо было прекращать всё это и отстаивать честь всех диссидентов.
И вот гебисты опять появились в банке. Авсеенко почему-то приглянулся кабинет директора банка. Наверное, манила его туда роскошная обстановка, внушавшая капитану Миляге чувство собственной значимости.
Узнав, что гебня в банке, я направился в кабинет директора.
Авсеенко сидел, развалившись, за директорским столом. Очень вальяжно. Не хватало ему только гаванской сигары.
Ещё в дверях я сказал ему: "Ты опять здесь, гебистская морда?!", после чего быстро и решительно подошел к нему и изо всей силы нанес удар в область левого глаза.
Очки его куда-то улетели. Голова мотнулась далеко назад как боксерская груша. А сам он, мне кажется, на какое-то время просто помешался. Во всяком случае, его вопли я услышал, уже отойдя довольно далеко от кабинета.
Конечно, потом мне это стоило десятидневной сухой голодовки и ещё двух недель мокрой, и гестаповских пыток, которые они устроили мне в подвалах "Матросской Тишины", например, приковывая стоящим на 5-й или 6-й день (это когда многие-то просто умирают) сухой голодовки к трубе на весь день до поздней ночи. Или держа меня, голодающего, сутками в узком как шкаф ледяном "стакане". Или помещая в "пресс-хаты" к бандитам.
Если бы не поддержка "Общей газеты", Геннадия Жаворонкова и "Новых Известий", которые писали тогда о моем деле, то я вряд ли вышел живым из "Матросской Тишины".
Могу заверить - битые гебисты выглядят не как гебисты, а как побитые собаки.
Именно таким, как побитая мокрая собака, выглядел Авсеенко в Останкинском суде Москвы, когда судья выяснял на публике все подробности мордобоя, точнее - гебистомордобоя.
При Путине Андрей снова оказывается в тюрьме. На этот раз его обвиняют в том, что он расклеивал по городу написанную им антипутинскую листовку "Разыскивается особо опасный преступник № 1". Хотя никаких прямых доказательств расклейки им этой листовки найти так и не удалось, вечный борец с любой тиранией получил новый срок.
Обстоятельства того моего ареста показывают как умеют врать эфэсбэшники. И то, что врут они всегда. В прессе они сообщили, что будто бы задержали меня при расклеивании листовок.
А было всё так - я стоял вечером, дожидаясь автобуса, на остановке "ул. Горького" на Московской после рабочего дня в правозащитном центре "Солидарность". Ни одной листовки при мне не было. Подъехала зверообразная черная иномарка - как у бандитов (почему-то на своей традиционной черной "Волге" они ездить уже стеснялись). Оттуда вылезли три гебиста-энкаведэшника новой формации и без всяких объяснений усадили меня в машину.
Листовки мне помогали расклеивать несколько человек, в частности, один довольно известный в Саратове деятель К., "дитя перестройки".
На следствии они никак не засветились, а К., небедный преподаватель СГТУ, пришел-таки в саратовскую облпсихбольницу, где я был на экспертизе, со скромной передачей для "убогого" - тремя вареными картофелинами и соленым огурцом в узелке. Было прикольно смотреть на его опасливо-забитое лицо, когда он скованно со мной беседовал на том свидании в психушке.
Но больше всего их разозлили не листовки про Путина "Разыскивается особо опасный преступник", а листовки, призывавшие пилотов авиадивизии стрельнуть крылатой ракетой по Кремлю, и сайт Движения "Радуйся, Мария!", пропагандировавший вооруженное восстание. Тогда, 14 лет назад, такие сайты в Интернете были довольно редки.
Листовки "Ко всем экипажам..." были расклеены не только рядом со штабами Донбасской тяжелой бомбардировочной дивизии, не только по всей служебной части авиагородка, но и по аэродрому в непосредственной близости от ТУ-160 и ТУ-95.
Казалось, чего проще - читай листовку, прыгай в кабину, на взлет и курс на Кремль.
Но опять мы не учли степень деградации российской армии - как и всего общества. Ведь армия - это слепок общества.
Мой отец отдал ВВС всю жизнь, моё детство и юность прошли в военном городке, сам отслужил в советской армии, но я никогда раньше не видел, чтобы офицеры, как военнопленные, как рабы, как "опущенные" на зоне, убирали территорию городка, собирали окурки. Не только для офицеров царской армии, поручиков голицыных, но и для офицеров советской армии такое унижение было немыслимым.
А эти ходят убирают, подбирают... Их гоняют на уборку территории авиагородка как рабочий скот, как быдло.
О какой уж офицерской чести путинских наемников можно говорить...
Когда я вышел на свободу после последней отсидки, здоровье ещё позволяло мне заниматься спортом. По утрам делал пробежки по стадиону. Там же толпились согнанные на утреннюю зарядку офицеры. Пробегая, я громко кричал им:"Привет, будановцы!". Мне казалось, что они меня убьют. Но они только потупляли глазки...
Они хороши только как уголовники, как каратели, как палачи, измываться над мирным населением где-нибудь в Чечне, насиловать, мародерствовать, вымогать деньги, тащить из домов телевизоры и ковры...
В отличие от стран Африки и Латинской Америки в России ввиду такого деградированного, опущенного, положения армии, офицерского корпуса, никогда не может быть военных переворотов.
Мне лично эта попытка военного переворота обошлась в 4 года тюрьмы по статьям 280 ч. 1 и ст. 208 ч. 1. Процесс шел в Саратовском областном суде.
Забавный момент был, когда судья Рубанов зачитывал вердикт присяжных, этих бывших советских граждан. Они, присяжные, признавали меня виновным по всем пунктам и не заслуживающим снисхождения.
Когда чтение вердикта закончилось, я громко и презрительно произнес в сторону присяжных: "Рабы! Рабами были - рабами и остались!" После чего меня сразу вывели из зала заседаний.
И ещё один интересный штрих - одиночка, в которой я просидел почти год, кажется, 99-я камера, старого третьего корпуса Саратовской тюрьмы, была той самой камерой, в которой был заключен и умер известный ученый Николай Вавилов. Совершенно точно.
По мнению Деревянкина, сегодня "в России необходимо отстранить от власти всех тех, кто ранее работал на тоталитарный режим. Это, прежде всего, сотрудники КГБ и ФСБ, это бывшие аппаратчики КПСС, комсомольские функционеры. Необходимо лишить их всех пенсий и привилегий. И, естественно, привлечь к уголовной ответственности тех, кто что-то натворил в те годы. Это первый этап, после которого можно приступать к развитию парламентской демократии".
Комментарии
к КНИГЕ ВИКТОРА СЕЛЕЗНЁВА "КТО ВЫБИРАЕТ СВОБОДУ. САРАТОВ: ХРОНИКА ИНАКОМЫСЛИЯ. 1920-1980-Е ГОДЫ" (Под редакцией кандидата исторических наук В. М. Захарова. САРАТОВ, 2012 г.)
Глава 35 "Можешь выйти на площадь..."
"В 1979 году в нашем городе была предпринята попытка создать подпольную революционную группу в самом идеологически строгом вузе Саратова – юридическом институте.
... О "Группе революционного коммунизма", основателем которой был студент-юрист Олег Сенин, в саратовской печати никогда даже не упоминалось до разгара перестроечной гласности. Но на лекциях по уголовному праву, когда доходили до 70 статьи (эквивалент сталинской 58-й), иллюстрировали её местным примером: достаточно подробно рассказывая о студентах, осуждённых по этой статье (понятно, с официальными комментариями).
Андрей Деревянкин, ещё до поступления в юридический институт слышавший о "Группе революционного коммунизма", собирался продолжить дело арестованных студентов. У него в семье ни на грош не верили официальному трезвону, говорили о тяжёлом положении в стране, рассказывали политические анекдоты.
Ненависть к советскому режиму и свободолюбие воспитала во мне мама, очень религиозная православная христианка, пережившая все ужасы сталинских репрессий и колхозного строя. Прежде, чем получить высшее образование и стать учительницей она прошла колхозный крепостной строй с его барщиной и голодом. Впервые она попробовала хлеб лет в 14, до этого - только картошка, и с весны - подножный корм.
"Один день Ивана Денисовича" в "Новом мире" я прочитал буквально в четыре года - вскоре после того, как я научился читать. Кстати, он мне сразу не понравился. Ужасный корявый язык. "Годы и войны" Горбатова с точки зрения литературы и описания ужасов ГУЛАГа произвели на меня в детстве гораздо большее впечатление.
Папа никогда не был антисоветчиком, а напротив - был очень искренним членом КПСС.
Вступить на путь борьбы с советским режимом и, вообще - за свободу, можно сказать - на путь профессионального, пожизненного, революционера было моим осознанным, взвешенным, продуманным выбором.
Конечно, тогда в 17 лет всё рисовалось в ином, довольно идиллическом, виде.
Ведя со мной вольнолюбивые, диссидентские разговоры, моя мама, конечно, очень боялась за меня.
Когда я в свои 17 лет сказал ей о своем жизненном выборе, о решении встать на путь борьбы с олигархической советской диктатурой, у нас состоялся долгий разговор, в котором она уговаривала меня ещё раз хорошо всё взвесить.
И всё-таки, можно сказать, благословила меня на этот крестный путь, раз я не хочу жить "как все".
Учился Андрей очень серьёзно, штудировал не только учебники, но и все первоисточники. И всё больше убеждался, как далека советская теория, не говоря уж о советской действительности, от подлинного марксизма-ленинизма. Он верил в Маркса, Энгельса, Ленина (любимое чтение – "Государство и революция", где вождь вещал об отмирании государства при коммунизме), Бакунина, Кропоткина. Сегодня Деревянкин называет свои тогдашние взгляды крайне левыми, даже с анархистским уклоном.
В институте Андрей открыто конфликтовал с комсомольским комитетом, где его не единожды прорабатывали за ревизионистские разговорчики. Он доказывал младым аппаратчикам, что пришёл в институт учиться, а не выполнять их так называемые общественные поручения.
Одной из главных комсомольско-гебистских шкур, наиболее агрессивных, таскавших меня на проработки, была тогдашний член комитета комсомола Сергун Елена Леандровна, впоследствии - активная демократка-"перестройщица", а сейчас - одна из белоленточных в Саратове.
Тогда она была такая... смазливенькая, в кудряшках с официозно-райкомовской физией.
Елена Сергун и Бабицкий, секретарь комитета комсомола СЮИ - вот кто больше всего запомнился из самых злых и остервенелых комитетчиков-комсомолистов.
На третьем курсе идейный бунтарь пытается организовать революционную группу левомарксистской ориентации. Вместе с несколькими товарищами обсуждает программу будущей группы. Власть в СССР узурпировала бюрократия, установлен режим партийной номенклатуры; государство не только не отмирает, как обещал Ленин, а напротив, возрастает его роль и увеличиваются его карательные функции. Необходимо вернуться к настоящему марксизму-ленинизму, построить вместо бюрократического царства подлинный социализм.
Среди тех, кто участвовал в этих крамольных политических дискуссиях, был Сергей К-ко, студент-отличник и отличный провокатор. Он-то, как считает Андрей, и донёс в КГБ.
Не просто считаю, а уже во время "профилактики" в Ивановском КГБ зимой 1982 года я точно узнал, что доносчиком был именно Сергей Коваленко. Он учился в СЮИ курсом младше. Возможно, сейчас он лысый, а тогда был такой умненький хитренький блондин с волнистыми волосами, в очках.
Тогда я не учёл тот факт, что после ареста группы Революционного Коммунизма в 70-м Саратовский юридический институт, как и другие юридические вузы, почистили до такой степени, что он превратился в самый вульгарный гебистско-ментовский гадюшник. Обязательный двухлетний трудовой стаж означал, что студенты вместо романтических и чистых мальчиков-школьников 60-х были сплошь или тупоголовыми "передовиками производства", или прожженными комсомольско-партийными 24-25 летними циниками и хапугами.
Пытаясь создать группу среди студентов, я беседовал достаточно откровенно и с Сергеем Коваленко. Помню, как в пустой аудитории я набрасывал ему мелом на доске примерную схему подпольной группы. Потом он притащился ко мне домой и всё выспрашивал, выспрашивал, слушал, слушал... Так внимательно...
Он был отличником. Казалось - вот неглупый человек...
Вообще, стучали на меня, оказывается, почти все, с кем я учился в институте. Позднее во время "профилактики" я был поражен видом нескольких томов доносов. Из преподавателей особенно усердствовал бесноватый преподаватель "Научного коммунизма" "профессор" Чинчиков.
На четвёртом курсе Деревянкина без всяких объяснений не допускают к зимней сессии. За два месяца до диплома его, который сдавал почти все экзамены на "пятёрки", отчисляют из института якобы за невыполнение учебного плана.
Андрей не стал тужить о неполученном дипломе, уехал добровольно в Сибирь на лесоповал, подальше от саратовских кагэбешников. Потом перебрался в Иваново, где создал подпольный кружок под названием "Русская секция IV Интернационала" (международная коммунистическая организация Льва Троцкого, задуманная им для борьбы с III Интернационалом – сталинским Коминтерном, филиалом ГПУ-НКВД). Попытался даже связаться с парижским секретариатом IV Интернационала.
Но и этого Деревянкину уже мало, он хочет впрямую призвать народ к борьбе с узурпаторским режимом. В 1981 году он распространяет листовки, разоблачающие диктатуру партийной номенклатуры, в Иванове, Москве, Туле, Твери (тогда – Калинин).
Когда польские рабочие восстали против Польской объединенной рабочей партии (демагогический псевдоним тамошних коммунистов) и началась знаменитая "Солидарность" во главе с Лехом Валенсой, Андрей сочиняет листовку "Братья и сёстры!" Он призывает, по польскому примеру, создавать в стране свободные профсоюзы. Деревянкин и его единомышленники в Иванове ночью бросают листовки, 200 экземпляров, в почтовые ящики, расклеивают на стенах домов. Одну листовку нахально прилепили на вывеску прокуратуры: пусть просвещаются!
В апреле 1981 года Деревянкина забирают в армию. И направляют – это при его-то политической репутации! – в элитную, парадную часть: 806 ракетный дивизион. В армии Андрей продолжал свою оппозиционную деятельность, о чём узнали компетентные органы.
Зимой 1982 года командир Самусенко попросил Андрея вместе с ним поехать в Иваново за краской. Но в областном центре машина подъехала не к складу, а областному управлению КГБ. Там Деревянкина уже поджидали двое в штатском и пухлый мордоворот в форме полковника авиации.
Пять часов продолжалась превентивно-воспитательная беседа. Как водится, предупреждали, запугивали: если не прекратите антисоветские разговоры, посадим. Однако скоро выяснилось, что только о вольнодумных речах и проведали бойцы невидимого фронта. Деревянкин понял: не так уж всеведуща эта небывалая по численности контора, как она сама себя рекламирует.
Андрея из элитной части перевели в Калинин, в противотанковую бригаду. Атмосфера была там куда более свободной. Солдаты охотно поддержали диссидента и не раз говорили: оружия в части тьма, можно и восстание поднять. И о столь опасных разговорах никто не донёс!
Единственным, кажется, исключением из всеобщего рабства и доносительства, были мои друзья - солдаты противотанковой бригады - кажется, в/ч 35559 или 35859 в Калинине (Твери), в которую меня перевели служить из ракетной части после "профилактики" в Ивановском КГБ. В частности, таким счастливым исключением были рядовые Краснов и Хабибуллин. Да и другие...
В откровенных разговорах со мной они, действительно, обсуждали возможность захватить вооружение, технику и двинуться на Москву...
При этом они упоминали события в какой-то учебной части в Горьковской области.
А вооружениями, включая артиллерийские тягачи МТЛБ, сходные с БМП, были забиты все склады в городке и за городом. Эти склады мы же и охраняли.
Деревянкин стал вести пропаганду среди рабочих. Напечатал на машинке 500 экземпляров листовок, подписанных "Оргкомитетом профсоюза "Солидарность"" (неточно, правильно – "Справедливость". – Прим. ред). Листовки призывали всех думающих и честных поддержать тех, кто выступает против кремлёвской тирании, показать властям, что мы живы и действуем. Вместе со своими храбрыми помощниками Андрей в сентябре-октябре 1984 года распространяет по ночам листовки в Москве и Туле.
В Москве машинописными листовками обклеили почти всё Садовое кольцо и самый центр - ближе к бульварам. Работали всю ночь. Одну из листовок приклеили прямо на вывеску какой-то прокуратуры.
Был в Москве и довольно неприятный момент - расклеив очередную порцию листовок, мы наткнулись на милиционера. Он подозрительно посмотрел на нас и проверил документы. Вероятно, это нас и раскрыло. Потом, когда меня арестовали, начальник Тульского КГБ забегал в кабинет, где меня допрашивали, и орал: "Мы знали, что это вы!".
Помощниками были двое рабочих одного из тульских заводов, с которыми я был знаком месяца два. Не знаю даже их фамилий. Звали их Михаил и Александр.
Середина октября 1984 года, 5 часов утра. Деревянкин идёт на вокзал по Красноармейскому проспекту. Вдруг сзади гулкие шаги и суматошные вскрики: "Стой! Стой!" Андрей оглядывается: катит чёрная "Волга", из неё выскакивают несколько типовых граждан в штатском во главе с прапорщиком КГБ. Он удивился: даже арестовать они не могут без дешевых театральных эффектов!
Деревянкина хватают и везут в тульское управление госбезопасности. Там чуть ли не все кагебешники сбежались поглазеть на арестованного: не впервые ли они увидели всамделишного, а не выдуманного антисоветчика? Генерал яростно орал: "Мы всё про вас знаем! Это вы распространяли вражеские листовки!"
Полгода Андрей просидел в тульской тюрьме, в 86 камере с директорами-ворюгами. Они, очевидно, выполняли роль "наседок", то есть провокаторов и осведомителей.
Формально мой арест в октябре 1984 г. был сделан на основании доноса "идейно-крепкого" советского гражданина, жителя Тулы, Белогурова Н.М. Дескать, Белогуров Николай Михайлович шел по своим делам в половине пятого утра по пустынному Красноармейскому проспекту города Тулы и вдруг заметил вдалеке в потёмках антисоветчика, "врага народа"...
На самом деле меня догнали две явные гебистские морды в штатском, и тут же, буквально через минуту, подкатила черная "Волга", явно где-то уже меня поджидавшая. Из неё высыпали люди в форме КГБ СССР с пистолетами наизготовку(!). Сейчас такой чести, наверное, удостаиваются только моджахеды Доку Умарова.
В Тульском управлении КГБ руководил следствием по моему делу подполковник Тюваков. Капитан Самойлов и ст. лейтенант Еремин вели моё дело, возили под конвоем в тюрьму на зловещей "черной волге".
В камере тульской тюрьмы (кажется, номер 86) кроме меня было ещё пятеро - заведующий тульским горпромторгом (за воровство), директор крупного завода (за воровство), заведующий отделением областной психбольницы (за взятку) и две птицы помельче - тоже за какое-то жульничество. Жили они в тюрьме неплохо. Даже тогда в 84-м. На Новый год у них была красная икра, финские конфеты, всякие изысканные сырокопченые колбасы и т.п.
Обитатели других, многонаселенных, камер, обычные уголовники, называли их "фанычами". Видно было, что "фанычам" это нравится. "Фанычи" считали себя не жуликами и хапугами, а чем-то вроде борцов за экономическую свободу, невинно пострадавшими. Наверняка таковыми их сейчас и посчитают Немцов, Касьянов, Прохоров или Навальный.
"Фанычи" строили планы, как снова разбогатеть после освобождения. Но тогда их фантазии были довольно ограниченными и дальше выращивания нутрий или заготовки ягоды в Сибири не шли. Тогда они ещё не знали, что у них появится возможность одним махом проглотить "Норильскникель" или сибирские нефтепромыслы.
Не знали, что с приходом ельциных и гайдаров наступит ИХ время.
Мою антисоветскую деятельность они снисходительно осуждали. Но больше не так, как в комитете комсомола СЮИ, а осуждали как наивный идеализм, опрометчивость и т.п.
Очевидно, что сейчас "фанычи" тоже процветают. Как и гебисты, и райкомовские...
Счастливое время у них... У гебистов Полтавченко, Путина, Иванова, Якунина, Лебедева, Гудкова. Райкомовских Матвиенко, Собянина.
Одно плохо - ведь всё проходит...
После суда, определившего меня в спецпсихбольницу, меня бросили из "рая" с "фанычами" в "преисподнюю" - кажется, в самый мрачный подвал старой тульской тюрьмы. Казалось, что таких подземных казематов уже не должно существовать, тем более в XX веке.
Мрак, холод, с потолка капает, по стенам струится вода, запах тоже соответствующий. Никаких, конечно, книг, ни радио, ни тем более телевизора.
В этой подземной, можно сказать, даже не камере, а яме, я провел месяца три с совершенно, как сейчас говорят, "отмороженными" бандитами, "косившими" под психов. Сидели они за убийства, и видно было, что они были очень счастливы даже в этой яме, избежав "вышки" (тогда - расстрела).
Причем один из них для развлечения время от времени устраивал "представления", хотя надобности у него, ожидающего отправки в спецпсихбольницу, уже не было в этом никакой. Подходил к двери камеры и завывал что-то дикое, очень психическое.
Да, первый раз, когда я еще не знал, что это здоровые мужики, на меня это произвело непередаваемое впечатление...
Иногда камеру навещал тюремный врач с "колесами", но особенно не навязывал их никому. Тем не менее, бандиты выпрашивали какие-то нужные им "колеса", копили их, а потом "кумарились".
Потом, правда, подсадили на какое-то время действительно психа. Чем-то я ему не понравился и едва не лишился глаза. Дело было ночью, когда все спали. Один из "косящих" рассказывал позднее: "Взял он зубную щетку, явно намереваясь выткнуть тебе глаз, ходит, посматривает на тебя и, видно, колеблется. Долго ходил так и колебался, не решаясь, и вдруг "менты" его выдернули из "хаты" ".
Судили Андрея в марте 1985 года. Конечно, по 70 статье. Но отправили не в лагерь, а в Орловскую спецпсихбольницу. Так в ту пору власти предпочитали расправляться с диссидентами, которые не были известны на Западе.
В психушке, этом "духовном Освенциме", Деревянкин отсидел два года. Дозы препаратов, применяемые целителям от КГБ, в два-три раза превышали максимально допустимые. В Орловской больнице было восемь человек, осуждённых по 70 статье. Среди них – Владимир Титов, когда-то сотрудник КГБ, порвавший с этим карательным ведомством и вступивший в ряды Народно-трудового Союза российских солидаристов. Он там же и принял Андрея в НТС.
Начальник Орловской спецпсихбольницы Котова - изящная, гламурная, в облаке парфюма, изысканно одетая даже в своей вэвэшной униформе, когда изредка она обходила свой маленький Освенцим. Она внушала ужас и жуткую ненависть большинству узников, которые дали ей прозвище "Кошка".
Убить её, палача, было сокровенной мечтой многих, но которой делились между собой только самые доверительные.
Когда в начале 80-х бывший узник с товарищами (впоследствии расстрелянный - об этом я писал в "Гласности" С.И. Григорьянца) расправился, накормив предварительно горстями нейролептиков, с одним из врачей которого называли "Яшкой", многие втихомолку горевали, что народные мстители не застали "Кошку" дома.
Помимо медицинской деятельности работа Татьяны Котовой с узниками-диссидентами и их родственниками включала в себя и типичную "профилактику", то есть запугивания, проводившуюся обычно органами КГБ с диссидентами. Так, в июне 1985 г. в ходе беседы с моим отцом она предупреждала: "Если он за антисоветскую деятельность попадет сюда второй раз, то будет находиться здесь пожизненно".
Врач Валерий Абашин был одним из наиболее одиозных палачей даже среди своих коллег палачей. Он руководил 1-м отделением "интенсивной терапии", доводя узников до совершенно овощеподобного состояния. При этом каждый "овощ" испытывал поистине адские муки, пропитываясь неимоверными дозами нейролептиков из инъекций.
Владимира Титова, бывшего офицера КГБ, ставшего диссидентом, Абашин за какую-то провинность (кажется, за передачу информации на Запад) колол два месяца буквально до прозрачности, до непрекращающихся судорог во всех конечностях.
Заведующей 5-м отделением была Провозина.
Как характерный пример длительного воздействия нейролептиками, мне запомнился некий Павлов, попавший в Орел за переход границы. Про него многие узники рассказывали, что попал он в Орел вполне нормальным человеком. При мне это было уже полуживотное-получеловек, говоривший что-то несвязное, мочившийся под дверь. За что его и били нещадно санитары.
Но самая отвратительная и жуткая мымра, прямо доктор Менгеле - это заведующая отделением Тульской областной психбольницы, где я некоторое время находился после Орла - высокая крашеная блондинка в очках со взглядом удава.
Кажется, она особенно хотела застраховаться от повторения моей антисоветской деятельности и пичкала буквально горстями галоперидола.
Когда я взглянул впоследствии в справочник по фармакологии, то ужаснулся - дозы превышали предельно допустимые в 3-4 раза.
Тоже, наверное, благоденствует, как и Котова...
В застенках Орловской психтюрьмы нам было совершенно неизвестно, что происходит по ту сторону колючей проволоки. Горбачев и его "ускорение", как и покойный Черненко, для нас ничего не значили. Будущее после освобождения рисовалось совершенно неясным.
Владимир Титов, диссидент со стажем, говорил мне полушутя: "Ты будешь один такой на всё Поволжье". То есть и надзор, слежка КГБ тоже будут соответствующими.
Конечно, тогда диссиденты, борцы с советским режимом и, вообще, инакомыслящие были чрезвычайной редкостью. Несколько сотен на 250 миллионов "советского народа" - одинаково говорящего, одинаково думающего. Это не то, что после "перестройки", когда языки развязались даже у самых острожных советских граждан.
Пожить спокойно мне не дали ни дня. Сразу после освобождения началась 35-летняя череда бесконечных провокаций КГБ (впоследствии - ФСБ), крупных и мелких пакостей, в том числе и увольнений с работы "по звонку".
Как я был счастлив, устроившись в июне 1987-го в какой-то кооператив (тогда они только появлялись) при т.н. "молодежном центре", располагавшемся в здании Волжского райкома ВЛКСМ Саратова. Какие были мечты и надежды устроиться в этой жизни...
Помню группу молодых комсомольских энтузиастов, райкомовских активистов, спешивших делать деньги при этом центре - будущих ходорковских, невзлиных, прохоровых... Среди них, деловых, запомнилась тогда Пицунова Ольга Николаевна.
И вдруг всё оборвалось. КГБ пронюхало о моём месте работы. Раздался таинственный "звонок" и молодая комсомольская стерва, наверняка тоже вкушающая плоды рыночной экономики, стала требовать с меня документы, удостоверяющие где я находился последние три года. Комсомольцы-бизнесмены шарахнулись от меня.
Меня уволили... Пицунова, как и прочие счастливые комсомольцы, будущие "перестройщики", несомненно, была в курсе, но никакого впечатления на неё, как и на других, это, конечно, не произвело.
Это было первое в цепи множества увольнений "по звонку", последним из которых было моё увольнение в августе 2010-го из московской юридической фирмы "Голден Траст" при банке "Home Credit". Можно сказать - фактически из этого банка.
Это произошло после обыска, проведенного "органами" под каким-то предлогом, на моем рабочем месте.
1987-91-й годы для меня были временем множества 10-15-суточных арестов, шестью голодовками от 10 до 15 суток.
Тогда больше всего как подручные КГБ - в слежке за мной и арестах - мне запомнились такие церберы, как Воронин, опер из Саратовского УВД (впервые я увидел его в 1978-м во Фрунзенском РОВД, когда проходил там практику), какой-то майор Быстров (из Саратовского УВД, хотя допускаю, что это была фиктивная "рабочая фамилия" какого-то гебиста), и два мордоворота гебиста, конвоировавшие меня и во время последнего ареста в 2000-м.
Причем эти два последних, ещё раз подтверждая отсутствие каких-либо изменений в стране и органах, отпускали в 2000-м в мой адрес такие оскорбления и угрозы, каких я и в 1984-м не слышал.
Освободили Деревянкина только в марте 1987 года, уже на третьем году перестройки. С новым размахом он продолжает свою политическую деятельность. Входит в совет Народно-трудового союза. В одной из саратовских типографий (а в то время, кто помнит, вся множительная техника была под неусыпным надзором КГБ) сумел напечатать программный документ "Путь к будущей России", одобренный Советом НТС в ноябре 1987 года. Андрей вёл эмиссарскую деятельность от НТС по всей территории СССР. Помогал созданию групп НТС во многих городах страны, активно содействовал независимому профсоюзному и стачечному движению шахтёров Воркуты и Кузбасса. Он организовал печатание и распространение массовыми тиражами литературы НТС и других неподцензурных изданий.
Андрей принимает участие и в создании Демократического союза – самой непримиримой антикоммунистической организации. Не раз попадает в тюрьму за проведение несанкционированных митингов и демонстраций.
И в посткоммунистической России Деревянкин в оппозиции, ярый обличитель неправедных действий властей, смычки государственных структур с мафиозными кланами. Создал общественное объединение "Ave Maria".
При Ельцине Андрей оказался узником "Матросской тишины", куда неугомонного правозащитника упекли его заклятые друзья из бывшего КГБ – за пощёчину офицеру ФСБ в ответ на оскорбление. Когда читаешь тюремный дневник Деревянкина, так и кажется, что время пошло вспять; понимаешь истинную цену патетическим декламациям и заклинаниям кремлёвских владык...
Конечно, пощечина - это мягко сказано. Это был удар изо всей силы. Довольно меткий удар в область левого глаза. Хотя дрался я до этого очень редко. Последний раз - в армии в 1981-83 годах.
Но в данном случае это был на редкость удачный, точный и сильный удар.
Этот офицер ФСБ Авсеенко был непосредственно с Лубянки.
Не знаю уж, по каким причинам гебисты заявились в начале сентября 1997-го в банк "Кредитный Союз" на проспекте Мира, где я работал юристом.
Уже в первый визит они требовали от директора банка что-то незаконное. Приглашенный в кабинет к директору я, как юрист, спокойно пояснил незаконность их притязаний. По-видимому, гебне это не понравилось. Они вернулись в банк уже с обысками. Стали всё переворачивать и громить.
Видно, где-то у себя на Лубянке они выяснили мою диссидентскую биографию.
И вот как-то, когда я проходил в банке по коридору, меня явно преднамеренно нагнал Авсеенко с двумя другим гебистами и глумливо-издевательски спросил: "За что вас направляли на лечение (!) в спецпсхбольницу?" и ещё что-то более унизительное.
Потом подобное повторилось ещё раза два.
Было видно, что ничего не изменилось в стране с 1991 года. Власть всё тех же гебистов и бывших КаПээсэсовцев.
Дня два они измывались надо мной. Надо было прекращать всё это и отстаивать честь всех диссидентов.
И вот гебисты опять появились в банке. Авсеенко почему-то приглянулся кабинет директора банка. Наверное, манила его туда роскошная обстановка, внушавшая капитану Миляге чувство собственной значимости.
Узнав, что гебня в банке, я направился в кабинет директора.
Авсеенко сидел, развалившись, за директорским столом. Очень вальяжно. Не хватало ему только гаванской сигары.
Ещё в дверях я сказал ему: "Ты опять здесь, гебистская морда?!", после чего быстро и решительно подошел к нему и изо всей силы нанес удар в область левого глаза.
Очки его куда-то улетели. Голова мотнулась далеко назад как боксерская груша. А сам он, мне кажется, на какое-то время просто помешался. Во всяком случае, его вопли я услышал, уже отойдя довольно далеко от кабинета.
Конечно, потом мне это стоило десятидневной сухой голодовки и ещё двух недель мокрой, и гестаповских пыток, которые они устроили мне в подвалах "Матросской Тишины", например, приковывая стоящим на 5-й или 6-й день (это когда многие-то просто умирают) сухой голодовки к трубе на весь день до поздней ночи. Или держа меня, голодающего, сутками в узком как шкаф ледяном "стакане". Или помещая в "пресс-хаты" к бандитам.
Если бы не поддержка "Общей газеты", Геннадия Жаворонкова и "Новых Известий", которые писали тогда о моем деле, то я вряд ли вышел живым из "Матросской Тишины".
Могу заверить - битые гебисты выглядят не как гебисты, а как побитые собаки.
Именно таким, как побитая мокрая собака, выглядел Авсеенко в Останкинском суде Москвы, когда судья выяснял на публике все подробности мордобоя, точнее - гебистомордобоя.
При Путине Андрей снова оказывается в тюрьме. На этот раз его обвиняют в том, что он расклеивал по городу написанную им антипутинскую листовку "Разыскивается особо опасный преступник № 1". Хотя никаких прямых доказательств расклейки им этой листовки найти так и не удалось, вечный борец с любой тиранией получил новый срок.
Обстоятельства того моего ареста показывают как умеют врать эфэсбэшники. И то, что врут они всегда. В прессе они сообщили, что будто бы задержали меня при расклеивании листовок.
А было всё так - я стоял вечером, дожидаясь автобуса, на остановке "ул. Горького" на Московской после рабочего дня в правозащитном центре "Солидарность". Ни одной листовки при мне не было. Подъехала зверообразная черная иномарка - как у бандитов (почему-то на своей традиционной черной "Волге" они ездить уже стеснялись). Оттуда вылезли три гебиста-энкаведэшника новой формации и без всяких объяснений усадили меня в машину.
Листовки мне помогали расклеивать несколько человек, в частности, один довольно известный в Саратове деятель К., "дитя перестройки".
На следствии они никак не засветились, а К., небедный преподаватель СГТУ, пришел-таки в саратовскую облпсихбольницу, где я был на экспертизе, со скромной передачей для "убогого" - тремя вареными картофелинами и соленым огурцом в узелке. Было прикольно смотреть на его опасливо-забитое лицо, когда он скованно со мной беседовал на том свидании в психушке.
Но больше всего их разозлили не листовки про Путина "Разыскивается особо опасный преступник", а листовки, призывавшие пилотов авиадивизии стрельнуть крылатой ракетой по Кремлю, и сайт Движения "Радуйся, Мария!", пропагандировавший вооруженное восстание. Тогда, 14 лет назад, такие сайты в Интернете были довольно редки.
Листовки "Ко всем экипажам..." были расклеены не только рядом со штабами Донбасской тяжелой бомбардировочной дивизии, не только по всей служебной части авиагородка, но и по аэродрому в непосредственной близости от ТУ-160 и ТУ-95.
Казалось, чего проще - читай листовку, прыгай в кабину, на взлет и курс на Кремль.
Но опять мы не учли степень деградации российской армии - как и всего общества. Ведь армия - это слепок общества.
Мой отец отдал ВВС всю жизнь, моё детство и юность прошли в военном городке, сам отслужил в советской армии, но я никогда раньше не видел, чтобы офицеры, как военнопленные, как рабы, как "опущенные" на зоне, убирали территорию городка, собирали окурки. Не только для офицеров царской армии, поручиков голицыных, но и для офицеров советской армии такое унижение было немыслимым.
А эти ходят убирают, подбирают... Их гоняют на уборку территории авиагородка как рабочий скот, как быдло.
О какой уж офицерской чести путинских наемников можно говорить...
Когда я вышел на свободу после последней отсидки, здоровье ещё позволяло мне заниматься спортом. По утрам делал пробежки по стадиону. Там же толпились согнанные на утреннюю зарядку офицеры. Пробегая, я громко кричал им:"Привет, будановцы!". Мне казалось, что они меня убьют. Но они только потупляли глазки...
Они хороши только как уголовники, как каратели, как палачи, измываться над мирным населением где-нибудь в Чечне, насиловать, мародерствовать, вымогать деньги, тащить из домов телевизоры и ковры...
В отличие от стран Африки и Латинской Америки в России ввиду такого деградированного, опущенного, положения армии, офицерского корпуса, никогда не может быть военных переворотов.
Мне лично эта попытка военного переворота обошлась в 4 года тюрьмы по статьям 280 ч. 1 и ст. 208 ч. 1. Процесс шел в Саратовском областном суде.
Забавный момент был, когда судья Рубанов зачитывал вердикт присяжных, этих бывших советских граждан. Они, присяжные, признавали меня виновным по всем пунктам и не заслуживающим снисхождения.
Когда чтение вердикта закончилось, я громко и презрительно произнес в сторону присяжных: "Рабы! Рабами были - рабами и остались!" После чего меня сразу вывели из зала заседаний.
И ещё один интересный штрих - одиночка, в которой я просидел почти год, кажется, 99-я камера, старого третьего корпуса Саратовской тюрьмы, была той самой камерой, в которой был заключен и умер известный ученый Николай Вавилов. Совершенно точно.
По мнению Деревянкина, сегодня "в России необходимо отстранить от власти всех тех, кто ранее работал на тоталитарный режим. Это, прежде всего, сотрудники КГБ и ФСБ, это бывшие аппаратчики КПСС, комсомольские функционеры. Необходимо лишить их всех пенсий и привилегий. И, естественно, привлечь к уголовной ответственности тех, кто что-то натворил в те годы. Это первый этап, после которого можно приступать к развитию парламентской демократии".
No comments:
Post a Comment
Note: Only a member of this blog may post a comment.